Н И К О Л Е Н Ь К А
(Маленькая поэма)

Приятель давний, кисти чародей,
Терзаясь одиноческим досугом,
Нас пригласил в один из летних дней
На дачу погостить с хорошим другом.
Идея нам понравилась, и вот
Художник нас встречает у ворот.

    Слегка сутулый и полуседой,
    Он, как шальной, от радости хохочет
    И жесткой, словно веник, бородой
    Нам обметает лица и щекочет,
    И мы идем, веселые, втроем
    В гостеприимный деревенский дом.

Так вот он где отшельника приют!
На улицу, в открытые окошки
Струится запах от знакомых блюд
И больше всех - от жареной картошки.
Мы воздаем хозяину хвалу
А он нас тянет в комнату, к столу.

    Ну что за диво - холостяцкий стол!
    Петрушки, лука целые охапки,
    Салат, картошка, водочка, рассол
    И закопченный заяц - кверху лапки.
    А тут и мы из сумок извлекли
    Все, что поесть и выпить привезли.

Художник наш по-детски ликовал
И, не забыв разгульную привычку,
В стаканы наши водку наливал,
Ну, а себе... брусничную водичку.
"Ты что, приятель, - изумился друг, -
Иль подцепил какой-нибудь недуг?"

    "Зачем - недуг? Совсем наоборот!
    Вполне здоров, чего и вам желаю.
    Я целый год уже ни капли в рот
    Ни водки, ни вина не потребляю
    И вспоминаю пьяные года
    С наплывом содроганья и стыда".

"Ну, вот-те раз, забавная деталь,-
Не унимался друг мой удивленный,-
Зачем же нас тогда в такую даль
Ты заманил, на "змия" обозленный?
А, впрочем, может быть, и молодец...
Но как ты обхитрил его, творец?"

    "Потом, потом, - художник отвечал,-
    Все расскажу потом. Не торопите.
    Сперва повеселимся за столом
    В неприхотливом деревенском быте,
    А завтра, на похмелье, вам “в струю”
    Я расскажу историю свою..."

И грянул пир! Стаканами звеня
И отдавая дань желанной встрече,
Мы в разговорах пропили полдня
И незаметно допивали вечер.
Ах, нет, я кое-что недосказал:
Мы посещали "выставочный зал".

    Он был в чулане, светлом и большом.
    Здесь по стенам бревенчатым теснились
    Картины в обрамлении простом,
    Где чувства и талант соединились.
    Закаты и рассветы, снег и зной,
    Печаль и радость стороны родной.

Восторгам нашим не было конца:
"Когда успел? Да ты же просто гений!"
Со стен переместились нам в сердца
Десятки потрясающих творений.
"Ну, Шишкин! Ну, Перов! Ну, Левитан!"
И снова о стакан запел стакан.

    В саду луна сквозь ветви протекла,
    Порхали в окнах бабочки ночные,
    И на кровать, что свежестью звала,
    Сложили мы головушки хмельные.
    Теперь представьте, если вам не лень,
    Как мы встречали с другом новый день...

Зато художник, бурный наш творец,
Уже порхал по дому спозаранку,
Он что-то жарил, кулинарный спец,
Он водрузил на стол большую банку
Янтарного крыжовного вина.
Ну как тут не встряхнуться ото сна!

    "Как поспалось?" - с улыбкой озорной
    Спросил наш друг, неся на стол посуду.
    "Спалось легко, но ты ответь, родной,
    С чего так утром просыпаться худо?"
    Художник, разрезая апельсин,
    Смеясь, ответил: "Может быть, с картин..."

Ему-то что? Брусничная вода,
Которой с нами чокался до ночи,
Здоровью не наделала вреда,
И вместо мутных глаз сияли очи.
И тут я вспомнил, севши на кровать:
"Ты обещал нам что-то рассказать?

    По-моему, о том, как бросил пить...
    Сие услышать небезынтересно,
    Мне тоже "змий" подчас мешает жить,
    А как с ним быть, паскудным - не известно.
    Но, чтобы слушать было веселей,
    Ты нам сперва по чарочке налей..."

"Конечно же, усохнуть вам не дам, -
Сказал хозяин, банку открывая,-
Для опохмелки лью по двести грамм,
Но слушать попрошу, не прерывая".
И без улыбки посмотрев на нас,
Неторопливо начал свой рассказ:
 

"... Там берег и высокая гора, Поляны, окруженные лесами; Там Волга в ярких бликах серебра И даль под голубыми небесами. А тишина! - там можно до утра За полдеревни слышать комара. (Вид на Кистегу и Волгу от Николенькиного дома)

В деревне той осталось пять дворов -
Усталых, замусоленных ветрами,
С заборами отнюдь не от воров,
С крапивой за осевшими дворами.
Гуляют козы там без пастухов
Да петухи кричат из лопухов.

    На окнах занавески и цветы.
    Посмотришь: тут старушка, там девица.
    И до чего прекрасны и чисты
    Крестьянские застенчивые лица!
    О, как же далека, столица, ты
    От этой неподдельной красоты!
 

В деревне той, с восточной стороны, Стоит, как говорится, хата с краю. Крыльцо, забор старее старины И дребезги от бывшего сарая. Но, в дом входя, как в царство тишины, Я ощутил мурашки вдоль спины. (Николенькин дом - старая фотография)

Чулан - забытой рухляди музей,
Коробки, доски, битая посуда...
Уж, если что и было из вещей,
То их давно повынесли отсюда -
За много лет незапертых дверей,
Здесь побывали тысячи людей!

    Теперь и я ступил за тот порог,
    На серые, как пепел, половицы.
    Отбил поклон. Иначе бы не смог
    В дверном проеме шишкой не разжиться.
    Был на Руси неписаный закон:
    Заходишь в дом - хозяевам поклон.
 

В углу, под закопченным потолком, На полочке - иконы и лампадка. Вот странно: весь повычистили дом, А их пока не тронули. Загадка. У входа, вдоль стены кровать стоит, На ней дубовый, прочно сбитый щит. (Передняя Николенькиного дома - настоящее время)

Живет молва: коль на него прилечь,
Уйдут недуги, будет исцеленье.
Почти на треть дом занимает печь,
Забывшая свое предназначенье.
Как ни пытались в ней зажечь дрова -
Не получалось. Печь была мертва.

    Давным-давно не прикасалась к ней
    В шершавой кисти свежая известка,
    А старая с холодных кирпичей
    Стекает, как со свечки капли воска.
    Лишь пауки развесили по ней
    Немыслимое множество сетей.

И вновь мой взгляд задел иконостас,
Да так, что я присвистнул удивленно:
На полке, сторонясь досужих глаз,
Ютился фотоснимок запыленный.
На нем, мерцаньем призрачным светясь,
Сидел старик, на стол облокотясь.

    Он был одет в заношенный жилет,
    Быть может, сшитый в позапрошлом веке.
    Овальное лицо, и даже нет
    Морщин на этом старом человеке.
    И только веки, веки - вот секрет -
    Смежились плотно, словно дремлет дед.

Я пыль смахнул и, подойдя к окну,
Смотрел на фото, ощущая странно
На чувства набегавшую волну
Неясного смятенья и дурмана.
И вот уже - о, ужас! - я стою
У пропасти глубокой на краю...

Я глянул вниз - по дну ее поток
Бежал, клубясь, в лохмотьях рыжей пены.
Я отшатнулся, будто сильный ток
Меня отбросил и пронзил мгновенно.
Но что-то вновь влекло меня туда,
Где мчалась эта жуткая вода.

    Вдруг забелел туман. А может, снег.
    Даль приближалась мутной пеленою.
    И тут какой-то странный человек,
    Неведомо откуда, предо мною
    Возник из этой дикой пустоты...
    И я узнал знакомые черты!

Тот самый, с фотографии, старик!
Все так же веки бледные сомкнуты.
Он подходил ко мне, но в этот миг
Не ощущал ни страха я , ни смуты;
Под сединой, не по годам густой,
Его лицо лучилось добротой.

    Он произнес с улыбкой, не спеша:
    "Привет тебе, о странник заплутавший!
    Я знаю, чем больна твоя душа
    И почему стоишь ты здесь, уставший.
    То бесы, тайно злобствуя, вели
    Тебя сюда, на мрачный край земли".

"Скажи, старик, чем провинился я?
За что меня облюбовали бесы?
Живу я честно. У меня семья,
К художеству и дружбе интересы,
Не убивал, не грабил, не хулил...
Так чем же Богу я не угодил? "

    "Все это так, - сказал мудрец в ответ,-
    Хоть в чем-то ты и держишь постоянство,
    Но корень всех утрат твоих и бед
    В пороке злом. Ему названье - пьянство.
    А к пьянству льнет грехов шумливый рой,
    Как листья в октябре к земле сырой.

Послушай ясновидца–старика,
Сегодня у тебя лишь две дороги:
Одна, как зелье смертное, горька,
Другая - в благоденствии и Боге.
Две супротивных, будто ад и рай.
Ты человек не глупый, выбирай..."

    И я спросил: "Но чем же грусть и боль
    Унять в душе смятенной и ранимой?
    В сердцах скудеет к ближнему любовь,
    Пороки, злоба, кровь, неодолимый
    Разгул коварства, низменных страстей...
    Как жить, скажи, на родине моей?"

Но старец головою покачал:
"Твои печали, может, и резонны;
Но тех, кто душу дьяволу продал,
В свой час настигнут Высшие законы.
Там подкупы, чины, угрозы, блат
Не отведут дорогу в черный ад.

    Их скроет мрак, и больше никогда
    В земной приют их души не вернутся,
    А в их потомстве горе и нужда
    Всех, кто обижен ими, отзовутся.
    Скажи, такая страшная судьба
    Тебя прельщает, Божьего раба?

О, пленник зелья, знай: твой грех велик.
В объятиях хмельного увлеченья
Ты забредешь в такой глухой тупик,
Откуда не бывает возвращенья.
И злых пороков жадное зверье
Догложет худоденствие твое.

    Но есть другой, благочестивый путь,
    Ведущий нас к бессмертию и свету.
    Ты в нем найдешь божественную суть,
    Коль моему последуешь совету:
    Любви и Вере сердце отвори,
    Страстей коварных буйство усмири;

Иди вперед по верному пути,
В порывах добрых чувств не остывая.
А душу твою грешную спасти
Я помогу. Она еще живая.
И первый шаг спасенья от беды
Найди в струях целительной воды.

    В родном краю, где мой остался дом,
    Журчит родник под сенью старых вязов;
    Иди, мой сын, к нему. Об остальном
    Ты все узнаешь из людских рассказов.
    Теперь прощай. Да помни старика,
    Что приходил к тебе издалека..."

И в тот же миг исчезла пелена,
Исчез старик, позвав перстом кого-то.
А я стоял, как прежде, у окна,
Держа в руке таинственное фото.
Что это было? Наважденье? Сон?
Но отчего мой дух был просветлен?

    По улице, ступая, словно тень,
    И кое-как в себя придя немножко,
    Я вдруг услышал голос: "Добрый день!",
    Слетевший от раскрытого окошка -
    Широкого, в наличниках резных,
    В цветах и занавесках расписных.

Там женщина махала мне рукой
И улыбалась, теребя платочек:
"А я смотрю, идете... сам не свой...
Вы ищете кого?"
"Cвятой источник!"
"О! Подождите малость... я сейчас,
Закрою печь и выбегу как раз".

    Она сошла с высокого крыльца,
    На пол-пути протягивая кружку:
    "Пусть молочко подкрепит молодца,
    Коль объявился в нашу деревушку.
    А я тебя до горки провожу,
    Но кое-что сначала расскажу".

Мы сели на скамейке у ворот.
В холме с навозом копошились куры,
На столб калитки шустро вспрыгнул кот:
Мол, что же, начинайте, балагуры.
И долго, не сводя с крестьянки глаз,
Я слушал увлекательный рассказ.

    "Вот видишь, - говорит, - у нас тут рай,
    И лес и Волга - век не наглядеться.
    И жил здесь тихий старец, Николай,
    Вон дом его, почти что по соседству.
    Спокойный, безобидный человек,
    Но... не видавший солнца весь свой век.

Он был совсем незрячим. С ранних лет.
Но мог узнать и дерево и птицу,
Собрать цветов восторженный букет,
Обнять шутя игривую девицу.
Но вскоре прокатился говорок,
Что был он ясновидец и пророк.

    Николенька... Так звал его народ,
    С любовью, но всерьез не принимая;
    А он задолго предсказал тот год,
    Когда рванет Вторая мировая.
    И, предвещая дней грядущих ход,
    Молился на иконы и восход.

Он видел все, но зрением иным,
Катался с гор на лыжах с ребятнею
И говорил, что всюду перед ним
Катился, увлекая за собою,
Лиловый шар, незримый для других,
Как будто весь в алмазах дорогих.

    Любил он жизнь. Его любил народ.
    "Никола! - позовут, - иди к окошку!"
    Та пирожков горячих подает,
    Та - кружку молока, а та - лепешку.
    Но речь о том, что, покорясь судьбе,
    Он дивный дар почувствовал в себе.

Пришла к нему знакомая одна -
Узнать о сыне, что служил на море.
А он: "Ведь ты, голубушка, больна,
В твоей спине давно гнздятся хвори..."
Потом шептал, крестил, и вот-те на! -
Нагнулась, встала- не болит спина!

    С тех пор к нему спешил и стар, и мал,
    Неся свои болячки и страданья,
    И всех старик душевно принимал,
    Стенанья превращая в ликованье.
    И у него в помощниках всегда
    Была с ключа целебная вода.

Старик лечил, а люди шли и шли,
Одной лишь озабоченные целью.
К нему нередко женщины вели
Опоек, умирающих от зелья.
Николенька вершил свой ритуал
И на источник грешных отсылал.

    Он говорил: "К источнику спустись,
    Перекрестись с молитвой, неторопко,
    И той водой три раза окатись -
    В честь Троицы Святой. Да чтоб не робко!
    На воздухе обсохни. И потом
    Мысль укрепляй о здравии своем".

Такая вот история. Ну, что ж,
Теперь ступай, чтоб заново родиться;
До склона провожу, а там найдешь
Николенькину славную водицу.
Прошлись. Я бью поклон: "Спасибо, теть!"
А та в ответ: "Храни тебя господь..."
 

Иду по узкой тропке под уклон, По сторонам кусты, ольха и вязы. Чу! - слышу: он! А вот и вижу: он! Я угадал, я понял это сразу! Как будто вся из золота на вид, Сосновая часовенка стоит. (Тропа к источнику)

В листве сверкала маковка с крестом. Стояла тишь и легкая прохлада. Я вспомнил о Николеньке, о том, Что жить на свете - высшая награда. Потом вошел, раздевшись, на крыльцо И тронул дверь за медное кольцо.

В часовенке играл, звенел родник,
В ответ на свет расплескивая блики.
Я на стенах увидел через миг
Святых доброжелательные лики.
Возликовала грешная душа:
Утешь, вода, скитальца-алкаша!..

    Ах, это было чудо! До сих пор
    Я рассказать словами не умею,
    Как ледяной родник, питомец гор,
    Обжег сперва мне голову и шею,
    Скользнул на грудь, промчался вдоль спины
    И в те места, где носим мы штаны...

Три раза к благодатному ключу
Я припадал, творя, что полагалось,
И мне казалось, я лечу, лечу!
А все, о чем страдал, с водой умчалось.
И слезы счастья - первый в жизни раз! -
Неудержимо хлынули из глаз...
------------------
    Примерно, через год, в цветущий май,
    С компанией уехав на природу,
    Я заглянул в тот заповедный рай
    И вновь нашел целительную воду.
    Как друга, чистотой своей маня,
    Она брала в объятия меня.

Она ласкалась, разжигая кровь,
И напевала в радости игривой:
«Я знала, знала, что моя любовь
Блеснет тебе зарницею счастливой.
Живи, люби земную благодать
Да навещай меня. Я буду ждать…”

    Компания была хмельным-хмельна,
    Мне подносили водку и настойки
    "Да что с тобой творится, старина?"-
    Дивились устроители попойки.
    А я все слышал пенье родника:
    "Николенька...
    Николенька...
    Николенька"...

Ну, что ж, я вас порядком утомил?
Тут все по правде, вымысла - ни крошки..."
Но мы молчали. Друг вовсю дымил,
Гася окурки в непотребной плошке.
А я в виденьях отойти не мог
От бездны, где свирепо выл поток...

    Но тут ворона крикнула в окно
    И важно скрылась за грядой тюльпанов.
    Мы допивали нехотя вино,
    Глаза не поднимая от стаканов.
    А наш творец простым карандашом
    Стал что-то черкать на листе большом.

Играли губы в дымной бороде,
Взгляд зависал, блуждал и загорался.
Он был забавен в творческом труде,
Он про себя чему-то улыбался;
И вот, за ухо сунув карандаш,
Нам развернул неведомый пейзаж.

    ... Широкий полдень. Узкая река.
    Вдоль берегов - камыш, кусты и чайки;
    На правом - два подпитых чудака
    Стоят в трусах, на куст закинув майки;
    Бутылкой дирижируют и пьют
    И, стало быть, по-ухарски поют.

На левом - лес, высокая гора,
Мосточки, лодка, заросли осоки.
Теней и света легкая игра.
А дальше - три раскидистых, высоких,
Три вяза над часовенкой с крестом
И... человек с таинственным лицом.

    Свои-то лица мы узнали враз -
    Художник наш не может без "прикола".
    Но кто же тот, старик, с лицом без глаз?
    Я понял! Сердце екнуло: Никола...
    Вблизи него, блестя, как чешуя,
    Бежала родниковая струя.

"С художником таким не пропадешь!"-
Дивились мы нежданному сюжету.
И как-то глупо выглядел кутеж,
И захотелось в сад, к цветам и свету,
На тот родник Николенькин -
на тот,
Где жизнь берет
счастливый поворот...

***


Евгений СМИРНОВ, г.Наволоки